Российских военнослужащих в украинском плену пытают на электрическом стуле, избивают и подвергают экспериментам, заявил РИА Новости посол по особым поручениям министерства иностранных дел России по преступлениям киевского режима Родион Мирошник. В интервью корреспонденту агентства Валерии Балыкиной он рассказал о том, какие еще зверства совершает киевский режим, почему противник отказывается забирать тела своих солдат и о жизни в прифронтовых городах.
— Удается ли вам посещать родной Луганск? Какое там сейчас настроение у людей с учетом того, что конфликт продолжается уже 11 лет?
— Бывать удается, но, к сожалению, не чаще, чем на других территориях, которые попадают в зону моей ответственности. Могу позволить себе приехать туда в отпуск или для того, чтобы увидеться с людьми, с которыми редко получается встретиться.
Луганск очень сильно преобразился. Он выглядит совершенно по-другому. И все равно, как бы там ни было, у людей происходит привыкание к войне. В Луганске выросло целое поколение людей, которые другой жизни не видели. Допустим, если человек пошел в первый класс в 2014 году, то сейчас он уже первокурсник, полноценно состоявшийся человек. Но он никогда не видел мирной жизни, он привык к летящим дронам, различает по звуку летящий боеприпас. Когда приезжаешь на прифронтовые территории, самые разговорчивые, если у тебя получилось зацепить — это пацаны, которым 10-12 лет. Они самые главные эксперты, которые расскажут тебе все. Иногда от того, что они рассказывают, честно говоря, просто дух захватывает, или волосы дыбом становятся. Потому что эти дети пережили смерть своих близких, они играют на детской площадке, рядом с которой стоят разрушенные дома, школы, больницы. Зачастую их игрушками являются какие-то осколки. Дети на прифронтовых территориях не могут ходить в школу, потому что школы в подавляющем большинстве работают в формате очно-заочного обучения. Человек, живущий в Москве, не поймет, что такое очно-заочное обучение, например, в Сватово. В Сватово нет мобильного интернета и практически нет связи, где-то она совсем отсутствует. Для того, чтобы ребенку выполнять домашнюю работу, нужно найти свободное время, добежать в школу, встретиться с учителем. При этом мама, если ребенок отходит от нее дальше, чем на 50 метров, начинает волноваться. Я разговариваю с такими мамами, они говорят: "Знаешь, как только ребенка рядом нет, у нас сразу ушки на макушке, вдруг летит что-то".
Есть территории, по которым люди научились передвигаться "от дерева к дереву", потому что дронная опасность фантастическая. Это особенно ярко в Кременной и Сватово Луганской Народной Республики. Если это Херсонская область, то это Алешки, Новая Каховка, Голая Пристань — территории, которые идут вдоль Днепра с нашей стороны. Там Украина, ничего не скрывая, наносит ежечасные налеты. В Луганске сделаны великолепные дороги, там много чего сделано и восстановлено. Люди стараются жить мирной жизнью, и тут в какой-то момент в эту мирную жизнь врывается очередной Storm Shadow, который попадает в городской дом, и под его обломками гибнут люди. Нормальная жизнь и прифронтовая реальность, конечно, несопоставимы. Они не могут сосуществовать вместе.
— Вы лично могли бы представить, что конфликт на Украине будет длиться 11 лет?
— Скажем так, больше 11 лет назад я не мог представить, что такое может произойти. Не мог. Тогда казалось, что как бы ни развивались события, все равно должен победить инстинкт самосохранения, и что все, даже самые рьяные радикальные украинские политики, все равно постараются найти вариант политического разрешения и никогда не пойдут на такие кровавые действия. Второго июня я был на площади в Луганске. Я видел штурмовик, который долго-долго летал, а потом выпустил обойму. Там была просека через весь центр, а рядом и детская площадка, гуляющие люди. Там они и погибли.
Людям, погруженным в этот конфликт, всегда хочется верить, что вот еще чуть-чуть, вот сейчас мы соберем все усилия, надо пережить все эти трудности, и все обязательно скоро закончится. Потому что верой в то, что все скоро закончится, поверьте, живут все, кого эти трудности касаются. Если человеку сказать, что эта война бесконечная, я не знаю, чем это закончится для его психики. Каждый из них верит, что через месяц, к новому году все закончится, прислушивается к каждому слову политиков. Вы не представляете, насколько внимательно слушают люди, живущие в Донецке и Луганске, президента Владимира Путина. Они вслушиваются в каждое его слово, ищут там ответ на свои чаяния.
— Родион Валерьевич, есть ли какой-то особенный правовой статус у жителей, похищенных в Курской области?
— Как такового прописанного законодательно статуса нет. Есть региональные формы поддержки этих людей. Потому что, если брать правовую сторону, то на территории Курской области, с точки зрения международного права, была не война, а контртеррористическая операция — там работают немножко другие механизмы. Все украинские боевики, которые перешли через границу России и вторглись в Суджанский район, являются террористами. Но на этой территории, часть которой была захвачена противником, есть отдельные решения — они получают дополнительные доплаты и очень существенные. Они ежемесячно получают сумму, которая позволяет чувствовать себя, ну, по крайней мере, отчасти защищенными. Она компенсирует их пребывание вдали от дома, дает возможность снимать жилье, тратить больше денег на питание, возможно, на лечение. Эти люди, вплоть до завершения периода чрезвычайной ситуации, будут получать эту выплату.
Что касается людей, которые прошли через другие испытания (похищение — ред.), то в правовом смысле этого нет, оно не фиксируется. То есть это люди, которые попали вот в эту зону, ничего другого.
— Правильно ли я понимаю, что на официальном уровне они тоже не признаются жертвами военных преступлений?
— Это зависит от конкретной ситуации. Многие из них являются непосредственными жертвами преступления. Люди стали жертвами, если у них разграбленные и сожженные дома, а это в подавляющем большинстве, когда их близкие погибли или получили ранения. Здесь, конечно, они жертвы.
— Как проходит реабилитация курян, которые находились в плену у украинской стороны?
— Самое главное для людей, которые попали в такие испытания — как можно быстрее вернуться в атмосферу нормальной человеческой жизни несмотря на то, что они, допустим, потеряли свой дом. Поэтому им оказывается весь комплекс необходимых медицинских мер, они обязательно проходят медицинский осмотр, устанавливаются диагнозы. При необходимости они получают экстренное лечение. Если необходимо получить его в крупных федеральных медицинских центрах, они его получают. Если человека нужно эвакуировать, то его эвакуируют в Москву или в Петербург. Далее — медицинская реабилитация, эти возможности есть у региональных властей, и крыша над головой в пункте временного размещения на случай, если у человека нет близких и возможности отправиться к родственникам. Присутствие близких — это даже ценнее, чем наличие крыши над головой. Человеку, прошедшему через тяжелые психологические испытания, нужно быть в семье, окружении близких людей. Дальше речь идет о сертификатах и о выделении средств на приобретение жилья. Этот цикл заканчивается тем, что человек возвращается к нормальным условиям жизни в своем доме или в своей квартире, в нормальном статусе, прошедший лечение, имеющий социальные выплаты. Вот в чем задача по отношению к людям, которые пострадали.
— Есть ли информация, сколько гражданских числятся пропавшими без вести с момента украинского конфликта, если мы берем отчет с февраля 2022 года?
— На сегодняшний день, если мы берем Курскую область, то после вторжения туда украинских боевиков судьба 590 человек неизвестна. Мы не знаем, где они, но поиск этих людей ведется. Возможен счастливый вариант, что человек не поставил никого в известность и уехал в другую область, в другой город или перебрался к своим близким. Но велика вероятность, что этих людей мы не найдем живыми. Потому что во всех населенных пунктах, которые были захвачены украинскими боевиками, огромное количество захоронений в садах, огородах, возле домов, так как похоронить человека в тех условиях было просто нереально. Я неоднократно сталкивался с ребятами, которые организовывали похоронные команды. Это люди, которые там жили и по разным причинам умирали.
По моим данным, следственный комитет сейчас ведет активную работу по эксгумации. В октябре были данные о том, что более 120 могил были эксгумированы. Проводится экспертиза о причинах гибели человека, носит ли она признаки насильственной смерти. Когда мы оперируем цифрами, то мы всегда говорим, что "как минимум". Мы называем только те цифры, которые нами верифицированы, в которых мы уверены, но они, к сожалению, растут. На сегодняшний день жертвами конфликта в Курской области стали где-то 1640 человек — это люди, о которых мы точно знаем. Но мы не можем назвать количество людей, которые похоронены, которые не эксгумированы, которые неизвестно по какой причине умерли в это время. Там работает целый штаб, работает полиция, работает российский Красный Крест.
— Сколько сейчас жителей Курской области удерживаются на украинской стороне в плену?
— По официальным данным уполномоченного по правам человека Татьяны Николаевны Москальковой — 13 человек. Это те люди, которые вывезены из Суджанского района и по факту являются заложниками. Они находятся на украинской территории, их насильственно удерживают. Это уголовное преступление, военное преступление украинской стороны. Возмездие произойдет после того, как этим людям уже ничего угрожать не будет. Сейчас идут непрекращающиеся переговоры, к которым подключены международные организации. Активную роль здесь играет и Международный комитет Красного Креста (МККК), посреднические усилия прилагают международные структуры, дипломаты ряда стран. Украина пытается держать их в виде рычага, откровенных заложников, для возможности давления на нас или манипулировать нами.
— В каких условиях они содержатся? Есть ли с ними хотя бы минимальная связь?
— Понимаете, вот в чем важность установленных данных о людях, которые находятся в заложниках. Украинская сторона откровенно боится международных структур. Поэтому если Красный Крест знает об этих людях и где они находятся, они стремятся туда приехать и проверить их состояние. Украина лелеет стратегию на вступление в Евросоюз и что нужно как-то демонстрировать уважение к международно-правовым нормам. Поэтому, когда приезжают представители международных структур, то, соответственно, мы понимаем, что они будут воздерживаться, например, от избиения человека.
Когда я разговаривал с нашими военнопленными, которые возвращены, они говорили: "Мы за неделю знали, что к нам приедет проверка МККК. Нас переставали бить, у нас в супе появлялось мясо. Нас осматривали, даже замазывали зеленкой травмы или ссадины. Выдавали одежду и пытались привести места содержания в более-менее сносное состояние. Но потом, когда они уезжали, над нами издевались по полной программе".
— Можно и зеленкой раны замазать, можно и суп принести, но с ними же представители Красного Креста общаются. В ходе такого общения ведь есть какое-то понимание, что там на самом деле происходит?
— Представители международных структур — это не представители России. Это не представители, которые хотят выявить абсолютную правду. Некоторые из них достаточно формально выполняют свою работу.
— Родион Валерьевич, есть ли у российской стороны еще тела погибших украинских военных, которые Москва может передать Украине?
— Огромное количество.
— Сколько примерно?
— Я не знаю, не могу сказать. Я могу точно сказать, что даже на территории Курской области я лично видел изрядное количество трупов. Украина за курскую вылазку заплатила очень высокую цену своими людьми, но власть стремится это скрывать. Они называют абсолютно бредовые цифры в 30-40 тысяч погибших. Какие 30-40 тысяч? По нашим данным, только в Курской области их было вдвое больше. Тела, которые передала Россия на сегодняшний день — это капля в море, это далеко не все.
— Как вы считаете, почему украинская сторона не забирает тела своих военнослужащих? Выходит ли она на контакт с российской стороной по этой теме?
— Тут мои субъективные догадки. Потому что Украина всячески демонстрирует минимальные потери и пытается надуть этот лживый пузырь, рассказывая о том, какое количество русских погибает. Поэтому именно тогда, когда мы передавали шесть тысяч тел, украинская сторона не увидела здесь доброго жеста, а увидела попытку подорвать имидж украинской непобедимой власти. Она здесь не увидели боли близких и правил войны, она увидела попытку влиять на их внутреннюю политику. Поэтому власти не хотят, чтобы им отдавали останки. Их вполне устраивает, что этот вопрос находится в неизвестности, что семьям можно не выплачивать деньги. Они тем самым экономят деньги.
— Как в целом Украина подходит к обмену военнопленными?
— К обмену военнопленными Украина подходит очень избирательно. Они хотят забрать своих радикалов, которые попали в плен. Это азовцы, айдаровцы (батальоны "Азов"* и "Айдар"* признаны террористическими организациями, запрещены в России — ред.), другие члены радикальных националистических формирований. Потому что они просто придут в какой-то момент и будут стучать в двери на Банковой (улице в Киеве — ред.) с криками: "Заберите наших побратимов!". А есть рядовые подразделения ВСУ, за военными которых никто не придет. И они говорят: "Пускай сидят у вас. Зачем они нам нужны?".
Там нет стремления отдать почести. Они могут только склонить головы как Владимир Зеленский, а позаботиться о конкретной семье, которая потеряла своего кормильца или которой нужно будет забрать оттуда останки, они еще сто раз подумают: "А не подорвет ли это имидж? Не продемонстрирует ли это западным партнерам слабость Украины? Не отразится ли это на выплатах?". Запад сегодня требует от Украины вложений только в виде пушечного мяса. Все остальное дает сам Запад. Он дает деньги, вооружение, он предоставляет информацию, разведданные.
— Усложняет ли Украина процесс идентификации тел при обмене?
— Понимаете, это на нас не особенно отражается, потому что они больше надувают пузырь. Идентификация тел происходит уже у них, у нас нет этой задачи. Если мы смогли идентифицировать тело — найти документы, подтверждающие данные, какое его звание, в каком подразделении он был, — то передаем его украинской стороне, а дальше это уже ее проблема, как его идентифицируют, отдадут семье, как они потом будут врать этой семье, почему не могут сделать выплаты.
Тел еще большое количество, которые могут быть переданы, если на то у украинской стороны будет хоть малейшее желание. Пока стремление Украины только на словах. Они просто расходный материал. Парадоксально, что украинские элиты наплевательски относятся к своим условным холопам. Они говорят: "Идите и умрите ради того, чтобы мы жили комфортно". Никто из них не отправил своих детей воевать, никто из них сам не пошел воевать. Они отправили тех, кого поймали на улице.
— Официальный представитель министерства иностранных дел Мария Захарова говорила, что в российских судах свои приговоры получили уже около 600 украинских иностранных боевиков. А сколько из них было осуждено очно? Как сейчас складывается их судьба?
— По данным на начало октября, 632 людям вынесены приговоры. Где-то 8200 уголовных дел сейчас находятся в работе. Каждый месяц добавляются сотни новых уголовных дел. Я не в праве разглашать цифры, которые относятся к следственному комитету. Он делится с нами этими данными, мы отслеживаем виды преступлений. Суды идут постоянно и будут идти еще долго. Важно, чтобы в итоге ни одно преступление не осталось безнаказанным.
— Сколько украинских иностранных боевиков обменяли с киевской стороной?
— Я не могу сказать эту цифру сейчас, потому что во всех обменах меня больше волнуют наши ребята. Для меня торг неуместен. Мы должны сделать все для того, чтобы парень, который попал в украинский плен, вернулся домой. Если у нас есть шанс выцарапать его из ада, то мы должны это сделать. Я часто общаюсь с ребятами, которых обменяли, и эти разговоры не для слабонервных. Они проходят через электрические стулья, издевательства, постоянные избиения, эксперименты и лекарства. Человек рассказывал, что его однополчанина затравили собаками до смерти.
— Что еще рассказывают наши военнопленные, каким пыткам они подвергаются?
— Военнопленные рассказывают ключевую вещь. Линия боевого соприкосновения Украины буквально нафарширована тайными тюрьмами. Тайная тюрьма звучит очень пафосно, но по факту это просто подвал, куда ребята зачастую попадают контуженными, с серьезными ранениями, оглушенными. Там начинается ад. Очень часто в этих тюрьмах находятся люди с неуравновешенной психикой, садисты, которые не устают креативить, создавая механизмы пыток. Там стоят стационарные электрические стулья. Зачастую делают это не для того, чтобы что-то выпытать, а просто поиздеваться, сломать человека. Могут подвесить человека за ноги и избивать дубинами, заставлять делать какую-то работу только ради того, чтобы человек упал (от бессилия — ред.).
Практически все, кто возвращается, проходили через такого рода испытания. А если это еще тайная тюрьма какого-нибудь "Кракена", "Азова*" или "Айдара*", или другого бандитского сборища, то это серьезнейшее, тяжелейшее испытание, которое далеко не все проходят.
— Сколько всего собрано свидетельств пострадавших и очевидцев преступлений киевского режима и на каком направлении, в каком населенном пункте их особенно много?
— То, что у нас их тысячи — это абсолютный факт. Сказать конкретно сколько, к сожалению, я не могу, Валерия, это динамика и процесс. Я вам назвал количество уголовных дел, но уголовное дело может быть по одному эпизоду и может включать преступления сотни человек. Нам важно, чтобы этот момент был зафиксирован. Тогда он закончится судом и вынесением приговора. Мы хотим, чтобы данные, которые мы сейчас собираем, обязательно попадали в следственные органы, которые на законодательной основе проведут расследование. Мы используем эти данные для того, чтобы предоставить на международных площадках, показывая истинное лицо украинского режима и тех, кто им помогает.
Каждую неделю мы подводим итог по пострадавшим или погибшим только от обстрелов или прилетов. С момента начала переговоров количество пострадавших от обстрелов увеличивается на 20-30%. Киев настолько не хочет достижения договоренностей и подписания мирного соглашения, что применяет все средства, в том числе разворачивает вооружения и бьет по гражданским. Он использует дроны, хочет нанести ущерб гражданскому населению, посеять страх, панику, неуверенность, чего не делает Россия в принципе. Россия работает над ослаблением военных возможностей. Наши цели — военные объекты, склады, предприятия военно-промышленного комплекса — все то, что является нашими военными целями.
—Обсуждается ли на переговорах России и США тема военных преступлений со стороны Украины и жертв среди мирного населения?
— Приоритет на переговорах — это достижение мирного урегулирования конфликта, искоренение его первопричин.
— Планируется ли уже по окончании спецоперации приглашать на территории, где совершено больше всего преступлений ВСУ, экспертов ООН, МККК?
— Мы ведем переговоры с рядом организаций, которые еще не опорочили свой имидж как пропагандистских. Мы работаем в различных формах с организациями, которые проявляют стремление к установке истины.
— Какие это организации?
— Я не хотел бы этого говорить. Я не хочу их подставлять, потому что реакция на справедливость будет как команда "фас".
* Террористические организации, запрещены в России
